1     2     3     4     5     6     7     8    

7

   Через день Петька Углов снова пошел на пруд, прикармливать рыбу для ночной рыбалки.
   На берегу сидел дед Семен. Вернее сказать, лежал под ветками ивы. Ему кто-то заботливо подложил под голову полено.
   Петька нагнулся. От деда за версту разило сивухой. Но Углов этого не почувствовал, потому, что привык к этому запаху с детства. Он только подумал, что люди в их деревне живут добрые и отзывчивые, что в городе хер бы кто пьяному человеку подложил под голову полено. Петька вспомнил, как много лет назад, он поехал в Москву, посмотреть Олимпиаду-80 и что из этого получилось...
   В поезде Петька познакомился с девушкой Таней. Она ему очень понравилась. Таня училась в Москве в медицинском институте, а сейчас ехала на практику. Петька наврал, что он спортсмен - прыгун с шестом и едет в Москву участвовать в Олимпиаде.
   - А где ваш шест? - спросила Таня.
   - Эх, Таня, - Петька наморщился, - шест я покажу тебе в Москве. Он такой длинный, что в поезд его не затянешь.
   В вагоне-ресторане, куда Петька пригласил Таню отметить знакомство, он перепился и распоясался. Он схватил стул и, пользуясь им как шестом, стал перепрыгивать через столы, попадая ботинками по головам мужчин и коленкам женщин. Петька перебил всю посуду и хотел выбросить в окошко одного москвича в очках, который сделал Петьке замечание. В конце концов Углова сняли с поезда в Рязани и посадили на пятнадцать суток. К тому времени, когда Петьку освободили, Олимпиада закончилась и кончились деньги. В Москву было ехать не зачем и не на что. К тому же, Углов узнал, что пока он сидел, умер Владимир Семенович Высоцкий. А Петька Углов из-за этих штопаных московских очкариков не смог подставить Высоцкому свое плечо, чтобы поддержать его в трудный час.
   Со временем у Петьки сложился в голове складный рассказ о тех событиях, и Петька делился им с теми, кого уважал.
   Выпив стакан и поморщившись, Петька начинал рассказывать:
   - Прослышал я от моего кореша армейского, который в Москве живет, что тяжелый выдался год у Владимира Семеновича. Со всех сторон, - рассказывал Высоцкий моему армейскому корешу, - обложили меня, короче, темные силы. Не дают мне гады нормально жить и работать, сочинять песни для всей страны и радовать население новыми работами в кино. - Давят меня, как будто... это самое... прессом, не пускают за границу к жене, за то, что я не побоялся рассказать народу правду. Сажают меня в кутузку менты, почитай, каждую неделю, чтобы я подорвал окончательно в тюрьме здоровье. И за что же сажают, ведь, суки?!...Выпьешь на СВОИ с мужиками и идешь на улице, даже не шатаешься. А они налетят сразу, завернут руки за спину, как немецкому фашисту! Как будто я не Владимир Высоцкий, а ханыга какой-то архангельский! А как же мне не выпить-то с мужиками, когда меня совсем в кино не пущают сниматься! ...Шукшин Вася хотел кино снимать "Кто же убил Есенина?". Правдивое кино, как евреи убили Есенина, русского поэта. А Шукшин их на чистую воду!.. Меня позвал на главную роль друга Есенина - чекиста. А евреи разнюхали про эти творческие планы и Шукшина тоже угандошили несчастным случаем. И нет теперь, стало быть, ни кино, ни друга моего любимого - Василия Макаровича! - Сказал это Высоцкий и слеза его прошибла чисто мужская. - И ко мне - говорит - подбирается теперь всякая нечисть! Жить мне осталось считанные дни, ежли не найду я, значит, поддержки в народе!.. А кореш мой Высоцкому и говорит: Погоди, Семеныч, рано тебя еще хоронить. Песни твои нужны и кинороли, в том числе Жиглов, чтобы людям русским, стало быть, глаза открывать! А есть у меня в деревне Красный Бубен лучший друг Петька Углов, служили с ним вместе, ели кашу из одного котелка. Охраняли с ним границы нашей Родины, чтобы ни одна гадина к нам не пролезла через колючку! Я, говорит, за Петьку ручаюсь головой, потому что, говорит, знаю его, как себя и уверен в его твердой, значит, руке и верном голубом глазе (глаза, вишь ты - у меня голубые). Дескать, стреляет этот Петька с обоих рук вслепую, бегает быстрее твоей собаки, а уж при самообороне вырвет кому хошь ноги и вместо рук вставит их обратно кверх ногами. Мы моего друга Петьку в столицу вызовем, дадим ему задание ЛИЧНО отвечать перед народом и партией за народного певца и днем и ночью, быть, значит, рядом, как Саньчапанса! И он тебе какую хочешь народную поддержку окажет и отмудохает - на кого только покажешь, которые, суки, тебе житья не дают! Работай, дескать, после этого, дорогой наш товарищ Высоцкий, сочиняй спокойно побольше песен, пой их где только пожелаешь и снимайся в каких душе угодно фильмах. Тылы и фланги- ёпэрэсэтэ!- у тебя... стало быть... будут НЕ ЗНАМО КАК НАДЕЖНО прикрыты. Только свистнешь - а Петька уже кому надо нос сворачивает на сторону. Работай, мол, Володя, одним паразитом меньше... Высоцкий как это услышал - повеселел - Вот спасибо, - говорит, - теперь я спокоен и напишу новую песню про то, какие, бля, замечательные люди у нас по деревням. И написал такую песню:
   В деревне Красный Бубен
   Работал Петька Углов
   Пришел он, буги-вуги
   На танцы без штанов
   Шуточная такая песня, но по-доброму, не как про это самое - выпили, короче, жиды всю воду и пошло-поехало... Короче, прознали кому надо, что еду я оказывать поддержку Высоцкому, и подослали в поезд москвича одного очкастого, чтобы он меня справоцировал на злостное хулиганство, пиздюлин, то есть, чтобы я ему навешал от души. Ну я-то, не дурак, башка варит, ждал по дороге засаду и решил терпеть до последнего. Говорит мне очкастый: Хули ты, деревня, стаканы со столов скидываешь? А я и не его стаканы вовсе скидываю. Просто стаканы бабы одной с которой познакомился. Посторонние стаканы, не имеющие к нему никакого отношения. Но молчу, скриплю зубами. Говорю ему культурно: Не твои стаканы, не лезь... Руки положил одну на другую, как в школе, и сижу смотрю в окошко на лампочки. Опять он мне: Хули ты, деревня, материшься на весь вагон-ресторан?.. А где, - я его спашиваю, - русскому человеку еще поматериться, коль не в ресторане?.. И отодвинул его легонько в сторону, чтобы он мне вид из окна не закрывал своей гнусной мордой. А этот студент хватает меня за шиворот, плюет мне на шею и кричит: Я не позволю! Я не позволю!.. Тут я не выдержал. Нервы у меня были натянуты до предела и сорвался я. Это ж надо - Петру Углову за шиворот плевать! Взял я этого правокатора фуева, вытащил за ноги в тамбур и хотел с поезда спустить под откос, как фашистский эшелон партизаны спускали, да не успел. Налетели сзади из засады, повалили меня на зассанный пол, мордой по ступенькам повозили и всё. Как в песне - завели болезному руки ему за спину и с размаху бросили в черный воронок!.. Так я и не доехал до Владимира Семеновича и он умер, не дождавшись подмоги, поддержки от народа.
   Петька поправил полено под головой деда Семена. Уже темнело. Он высыпал отруби в пруд на свое любимое место возле коряги и пошел домой, выпить самогона и посмотреть по телевизору кино про войну.
   Петька шел по дороге и курил.
   За спиной зазвенел велосипедный звонок. Углов обернулся. Сзади крутил педали Андрей Яковлевич Колчанов.
   - Привет, Петька, - поздоровался Колчанов. - А где Чапаев? - Это была его коронная шутка. Колчанов всегда так шутил, когда встречал Петьку.
   - В пруду теперь живет, - ответил Петька. - Теперь он человек-анхимия, морской дьявол. Я его прикармливать ходил отрубями...
   - Ну ты даешь, ...издикляус! - Колчанов поровнялся с Петькой, слез с седла и пошел рядом. Вытащил из кармана папиросу, закурил.
   - А ты откуда, на ночь глядя, едешь, Кочан? - спросил Петька незлобно.
   - Да вот, еду от Васьки... - Он помолчал. - Надо по дороге картошки на...издить... Дай спички.
   - Пососи у птички, - Петька протянул коробок.
   Вышли к полю.
   Андрей Яковлевич огляделся.
   - Вроде, никого...
   - Да ты не ссы, - сказал Петька, - сегодня Семен дед сторожит... А я его у пруда видел... В говно... Я ему полено под голову подложил...
   - На хер?
   - Чтоб не сблевал.
   - Это правильно... Подержи лисапед, я быстро...
   Андрей Яковлевич снял с багажника сумку, вытащил из нее саперную лопатку, которую подарил ему сын, и подошел к ботве.
   Он поплевал на руки и несколько раз копнул.
   Вдруг, откуда ни возьмись, налетел ветер. Закаркали, поднявшиеся в воздух вороны.
   И что-то неясное, но тревожное почувствовалось в воздухе. В том числе, завоняло какой-то дрянью.
   - Чего это?... - Андрей Яковлевич схватился рукой за кепку, которую чудом не сорвало с головы.
   Ему показалось, что у чучела, стоявшего неподалеку, сверкнули недобрым светом глаза-пуговицы, а нарисованный рот на мгновение скривился в ухмылке.
   Петьке тоже почему-то сделалось не по себе, но народная привычка шутить победила.
   - Японский цунами, - пошутил он и нажал на велосипедный звонок.
   Колчанов вздрогнул.
   - Хе-хе, - он схватился за ботву и потянул. - Не лезет, сука! - удивился он и попробовал еще раз. - Не пойму, то ли земля ссохлась, то ли картошки больно до хрена!
   - Хрен там, Яковлич, - ответил Петька. - Старый ты стал... Напился-на...лся за жизнь, а теперь не можешь ботву выдернуть. Пора тебе на погост в мавзолей...
   Колчанов неожиданно обиделся.
   - Пошел ты!.. Я еще всех вас переживу и на ваших похоронах набухаюсь! - Он дернул куст.
   Еще один порыв ветра заставил взмахнуть чучело рукавами. Закаркали вороны. Их огромная стая поднялась в небо и закрыла собою полную луну.
   Колчанов, на всякий случай, перекрестился. Он допускал, что Бог, в принципе, есть и может помочь в затруднительном положении.
   У Петьки ветром вырвало изо рта окурок. Он выругался.
   - Что за херня, Петька? - Колчанов вопросительно посмотрел в небо. - Как будто война началась...
   - Современная война такая, что кнопку нажал и капец всему... Не успеешь пернуть... Хорош, Яковлич, кота тянуть - выкапывай и пошли отсюда... Я еще по телевизору хочу кино посмотреть про фашистов... - он вытащил сигарету и чиркнул спичкой, но, как на грех, опять налетел ветер. - Черт! Штопаный Черт!
   - Ты, Петька, к ночи черта не поминай, а то накличешь, - Колчанов огляделся и ему опять показалось, что чучело ожило и усмехается. - Ладно, - он схватился за куст и, дернув что есть мочи, наконец вырвал его.
   Картошка, висевшая на кусте, была гигантского размера, каждая величиной с небольшую голову.
   - Ни хера себе! - хохотнул Колчанов. - Вот так бульба! - Он стряхнул картошку об землю и руками полез в лунку за картошкой, оставшейся там.
   Вдруг лицо Колчанова вытянулось и брови поползли вверх.
   - Петька, - выдавил он сиплым голосом, - меня что-то схватило и вниз тянет! Помоги!
   Петька увидел, как Колчанова всего дернуло и как он напрягся, сопротивляясь неведомой силе.
   Петька растерялся. Он держал велосипед и боялся почему-то его отпустить.
   - Петька! - закричал Колчанов, подняв перекошенное ужасом лицо. - Помоги, Петька-а-а! - Он опять дернулся и ушел в землю по плечи. - По-мо-ги-те! У-би-ва-ют!
   Углов хотел помочь, но, словно прирос к велосипеду и не мог пошевелиться.
   Голова Колчанова отогнулась назад, как у человека, которого засасывает в болото и он из последних сил старается оставить нос и рот на поверхности. Колчанов растопырил ноги, пытаясь зацепиться ими за ботву. Но ноги неудержимо скользили к лунке.
   - Ой! Больно! Больно, бляха-муха! - заорал он на всю округу. - Руки отпусти, сука-бля! Сука-бл...
   Крик оборвался на полуслове. Колчанова снова дернуло и его голова ушла в землю. На поверхности остались только рваные офицерские брюки да голенища яловых сапог - наследство погибшего сына. Еще рывок - и из земли торчат только подошвы. Еще рывок - и земля с краев посыпалась в опустевшую зловещую лунку.
   Заухал вдалеке над лесом филин.
   Петька вздрогнул. По его лицу пробежала судорога, как будто он проснулся среди ночи в глубоком похмелье. Захотелось блевануть. Петька мотнул головой, стряхивая оцепениние.
   А может и не было ничего? Может, всё ему только показалось? Ведь он же современный человек и понимает, что такого в жизни не бывает, а бывает только в кино и в иностранных книжках. Такими историями пугают друг-друга перед сном дети. Подобной историей неплохо припугнуть на сеновале бабу-дуру, потому что, как показывает практика, они с перепугу лучше пялятся.
   Петьке изо всех сил хотелось так думать, чтобы не е...ануться. Но что же он держит в руках? Откуда тогда у него велосипед Колчанова? Откуда взялась сумка на кустах картошки и откуда лежит рядом саперная лопатка?
   Углова крупно затрясло, зубы во рту бешено застучали друг о друга. Велосипед Колчанова упал на землю.
   - Бзынь-нь-нь! - звякнул звонок.
   - Ух-ху-ху! - заухал снова над лесом филин.
   Петька поднял к темному небу белое от ужаса лицо. С неба на него смотрела зловещая луна. Ее круглый диск навис над полем, как будто специально для того, чтобы охвативший Петьку Углова ужас перешел в истерическую панику.
   Петька заорал бессмысленный звук, обхватил голову руками и кинулся прочь через картофельное поле. Он налетел на чучело и сшиб его на землю. На голове у Углова осталась дырявая шляпа пугала. Но Петька этого не заметил, он бежал и бежал, не разбирая дороги и хрипя, как напуганная лошадь. Ему мерещилось, что сзади за ним катятся гигантские картофелины, а ботва тянет к нему свои ветки, чтобы схватить Углова за ноги и утянуть вслед за Колчановым под землю.
   Не помня как, Петька добежал до дома, влетел в избу, задвинул засов, накинул крючок и подпер дверь бревном. Потом кинулся к печке, вытащил из-за нее четверть и прямо из горлышка выхлестал грамм триста-четыреста первача.
   Потихонечку он начал успокаиваться. Поставил бутылку на стол, сел напротив и смотрел на нее не отрываясь. Потом налил стакан, выпил, поставил рядом с бутылкой и уставился теперь на стакан. Вздохнул. Почесал лоб и почувствовал на голове чужой головной убор. Осторожно снял его и осмотрел. Он не мог сообразить - что это за дырявая шляпа и откуда она взялась на его голове. Тогда Петька положил шляпу на стол рядом со стаканом и долго на нее смотрел. Потом налил себе еще, выпил и, рамахнувшись, швырнул стакан об печку. Стакан разлетелся на мелкие осколки. Несколько осколков отлетело Петьке на грудь. Он стряхнул стекло, допил остатки самогона прямо из бутылки и послал бутылку вслед за стаканом. А сам застонал и уронил голову на стол.