1     2     3     4     5     6     7     8    

8

   Дед Семен проснулся от холода. Он открыл глаза и увидел над собой кровавый лунный диск. В его возрасте спать на улице по такой погоде было не очень-то полезно. Дед поежился, сел. Он почувствовал вспышку внезапной боли в затылке.
   - Топтаный павлин! - вырвалось у Абатурова. Он поднял полешко на котором лежала голова и осмотрел. Пучок седых волос остался на полене, прилипнув к смоле.
   - Я бы тому му...озвону, - сказал дед вслух, - который мне это полено подложил под голову, вставил бы его с удовольствием в сраку! - Он размахнулся и отшвырнул деревяшку в кусты.
   С кряхтением поднялся на ноги. Кости ломило. Руки и ноги двигались с трудом. Возраст уже не тот, а тут еще нажрался как молодой, на сырой земле полежал и всё такое...
   Дед Семен подошел к берегу, нагнулся и плеснул в лицо воды.
   По воде пошли круги и деду Семену показалось, что между его вибрирующим отражением и вибрирующим отражением луны втиснулась еще какая-то вибрирующая тень.
   Дед Семен охнул и обернулся. Но ничего такого не заметил.
   - Руки-ноги не ходють, - сказал он вслух, - и глаза не видють! Ё-пэ-рэ-сэ-тэ!
   И пошел прочь.
   Он шел и думал, что жизнь, которая оказалось такой короткой и тяжелой, практически подходила к концу, он устал за нее, а помирать, все-таки, не хотелось, потому что почти ничего интересного не успел дед Семен получить от жизни.
   Он остановился, вздохнул и сказал вслух: - Эх, ядрена палка!
   И пошел дальше.
   Родился дед Семен в этой же деревне, подрос, начал работать в колхозе, потом война, потом вернулся и думал, что теперь-то начнется жизнь... А она так и не началась. До пенсии дотянул, а жизни не почувствовал. Ну женился после войны на Нюрке... Нормальная, в общем, баба, не хуже, чем у других... Ну родила она ему троих... Выросли они и разъехались... Всё как у людей - не лучше и не хуже... И обижаться вроде бы не на что... Однако, почему-то, было обидно деду Семену, что жизнь, которая дается человеку один раз, прошла как-то зря и неинтересно. Когда-то дед Семен собирался пойти работать в Уголовный Розыск, но Нюрка не пустила... Дед Семен вздохнул. Ему стало жаль, что он не смог тогда проявить характер. Если бы он устроился в УгРо, жизнь была бы куда как интереснее... Погони за бандитами, перестрелки, операции, слежка и всё такое. Вот это настоящая была бы жизнь! И если бы его даже убили на задании враги общества, он бы и умер, как герой, с удовольствием и сознанием - зачем он умирает, сознанием, что геройская жизнь прожита не зря и заканчивается тоже интересно. Возможно, после его такой смерти, деревню Красный Бубен переименовали б даже в честь деда Семена в Абатурово.
   Единственное светлое пятно в жизни, которое дед вспоминал всегда с чувством, была война. Там Семен Абатуров впервые почувствовал, что такое настоящая жизнь. Почувствовал всю ее полноту и остроту. Ему нравилось, что каждое мгновение на войне имеет смысл и может стать последним. Это чувство крайней опасности очень нравилось Семену Абатурову.
   Однажды, уже в Германии, в самом конце войны, с дедом Семеном произошла странная история. Наши только что заняли город Фрайберг. И Семен с друзьями пошли прогуляться. Прогулки по вражескому городу тоже нравились Семену. Можно было неожиданно нарваться на затаившегося фрица или на что-нибудь заминированное фашистами. Конечно, не хотелось погибать в самом конце войны, но любопытство и бодрящее чувство опасности заставляли идти на риск. К тому же, в захваченных городах было чем поживиться. А деду Семену очень хотелось привезти в Красный Бубен что-нибудь такое, чтобы все обосрались... Ну, не говоря уже о немках... Немки сильно нравились Семену Абатурову. У немок росли такие жопы и титьки, которых он раньше не видел. Конечно, и польки были ничего, и чешки с румынками тоже... Но немки были для Семена, как окончательный и заслуженный приз. Когда он драл немок, у него было такое ощущение, что он дерет в их лице всю фашистскую Германию. Кончая, Семен даже кричал для их удовольствия по-немецки "Хенде Хох" и "Гитлер Капут".
   И вот он с друзьями-однополчанами Мишкой Стропалевым и Андреем Жадовым шел по отбитому у фашистов Фрайбергу, прихлебывая из фляги спирт. Семен, Мишка и Андрей были не разлей вода. Всю войну они прошагали бок о бок, не раз спасали друг друга от смерти, делились последним, и теперь в Германии все трофеи тоже делили поровну.
   Они долго гуляли по незнакомому городу, пока не вышли к какому-то старинному полуразбомбленному замку.
   - Ничего себе, фашисты жили! - присвистнул Жадов. - Мы всю войну в землянках промудохались, а они, гады...
   - Ничего, Андрюха, - Мишка Стропалев похлопал товарища по плечу, - с войны вернемся, каждому по дворцу построим! Заживем, как фашисты!
   - А я высоко жить не привык, - сказал Семен. - У меня от высоты голова кружится и тошнит. Я в Москве на Чертовом колесе катался и блеванул оттуда.
   - Ну и прекрасно, - сказал Мишка. - Снизу, например, фашист идет, а ты на него сверху блюешь.
   - Или ссышь, - добавил Жадов.
   Друзья расхохотались своим мечтам.
   Решили посмотреть замок внутри, чтобы узнать практически, как устраивать после Победы дворцы на Родине. Они прошли сквозь полуразвалившиеся ворота и оказались во внутреннем дворе с колодцем посередине. Хотелось пить, но из колодца пить поостереглись - мало ли какой туда дряни фашисты напускали, чтобы отравить русских освободителей.
   Освободители обошли двор кругом и подошли к железной, кованной двери с кольцом заместо ручки. Кольцо торчало из бронзовой головы носорога. На роге у носорога была наколота рейхсмарка.
   - Как это понимать? - Жадов снял очки и протер их бархатным носовым платком, взятым у одной немки на память о встрече.
   - Вход платный? - предположил Стропалев.
   - Мы их фашистские деньги отменили, - сказал Семен, снял марку с рога, порвал на мелкие кусочки и подкинул в воздух.
   Мелкие обрывки опустились на выложенный булыжниками пол, как новогоднее конфетти.
   Андрей подергал кольцо.
   - Заперто!
   - Поправимо! - Мишка снял с плеча автомат ППШ. - Отойдите...
   Жадов и Абатуров отошли в сторону, закурили американские сигареты "Каракум" с верблюдом на пачке.
   - Тра-та-та! - застрочил автомат.
   Но универсальная отмычка военного времени на этот раз не сработала. Железная дверь выдержала.
   - Ничего! - сказал Стропалев, отстегивая гранату. - Все съе...лись за колодец!
   Жадов и Абатуров присели за колодцем.
   Через секунду к ним присоединился Стропалев.
   - Получи, фашист, гранату!
   Раздался взрыв и на друзей упало ведро, которое стояло на колодце. Ведро наделось Стропалеву на голову и Мишка стал похож на Тевтонского рыцаря в гимнастерке.
   - У-у! - загудел Стропалев в ведре.
   А Семен флягой треснул по ведру сверху.
   - Чего?! - Мишка снял ведро. - Оглохнуть же можно!
   Они выбрались из-за колодца. Дверь валялась на земле. Проход был свободен.
   Друзья вошли внутрь. Было темно. Стропалев включил трофейный немецкий фонарик и посветил вокруг.
   Они находились в коридоре, на стенах которого висели рыцарские гербы и портрет какого-то немца в рогатой каске.
   - Что за рожа? - спросил Жадов. - Чего-то я не узнаю, - он приподнял очки и встал на цыпочки перед портретом. - Вроде, не Гитлер...
   - Наверно, Геббельс, - предположил Стропалев. - Или Моцарт...
   - Моцарт не фашист, - возразил Жадов.
   - Один х... - сказал Абатуров.
   - Тут слова в углу написаны, - Жадов стал читать по складам. - Теофраст Кохаузен... Вот такие и отравили Моцарта!
   Семену на мгновение показалось, что портрет немца живой. Немец на портрете нахмурил брови, посмотрел на Андрея неодобрительно и сверкнул зелеными глазами... Как из могилы...
   По затылку у Семена пробежали мурашки. Он подтолкнул в бок Мишку.
   - Ты ничего не заметил?..
   - Что? - Мишка потянулся к автомату.
   - Да так... - Семен заглянул за портрет. - Я в кино одном видел, что в таких портретах делают дырки в глазах и оттуда подсматривают...
   Дырок в портрете не оказалось.
   Мишка докурил сигарету и окурком пририсовал портрету немецкие усы вверх. А потом плюнул на бычок и прилепил его немцу ко рту.
   - Покури, фриц.
   Семену вновь показалось, что портрет живой и недовольный. Но он списал это на счет тусклого освещения, действия спирта и необычной обстановки. Однако, Абатуров, незаметно от товарищей, на всякий случай перекрестился на портрет.
   Друзья пошли по коридору дальше. На стенах висели и другие портреты красноносых немцев в париках и бледных немок с завитыми кудрями. Но солдаты перестали обращать на них внимание. Живопись им уже надоела. Они же не знали никого из тех, кто был изображен на полотнах, а поэтому им было неинтересно на них смотреть. Всё равно, как разглядывать фотокарточки в чужом семейном альбоме.
   Наконец коридор закончился и друзья оказались в огромных размеров зале с высоченными потолками. В зале царил беспорядок. Тут и там валялись перевернутые старинные кресла. Посреди помещения стоял громадный дубовый стол, заваленный посудой - помятыми металлическими кубками и тарелками, битыми фарфоровыми вазами, гнутыми подсвечниками, огромными вилками с отломанными перекрученными зубцами, и прочим хламом. В самом центре на столе лежала люстра диаметром метра три-четыре. Видимо, в разгар немецкого пиршества, люстра грохнулась с потолка на стол и покалечила посуду. Может быть, люстра задела и кого-нибудь из людей, но трупов заметно не было.
   - Неплохо, видать, немцы погуляли, - сказал Жадов, подходя к столу. Он взял мятый кубок.- Люстру еба...ули.
   - Это бомбой, - сказал Семен.
   Мишка Стропалев посмотрел наверх:
   - Может, и от бомбы... А может, какой-нибудь фриц подвыпивший подпрыгнул со стола, уцепился за нее, раскачался и навернулся.
   - Гитлер Капут, - закончил Семен.
   Друзья расхохотались. Их голоса диким эхом отозвались под потолком, вибрируя и искажаясь. Из-под потолка вылетела целая стая отвратительных перепончатокрылых летучих мышей.
   Солдаты вскинули автоматы и полоснули очередями по летающей мерзости.
   Грохот поднялся такой, что нормальный человек сразу бы сошел с ума. Нормальный-обычный, но не закаленные в топке войны русские солдаты!
   - Гады какие! - крикнул Жадов.
   - Хуже фашистов! - добавил Семен.
   - Кончай стрелять! - крикнул Мишка. - А то охренеть можно! - Он опустил автомат и покрутил в ухе пальцем, чтобы лучше слышать.
   Семен тоже прекратил стрельбу. А Жадов, увлекшись, перевел автомат на стол и расстрелял несколько тарелок и кувшин. Простреленный кувшин слетел со стола и покатился по каменному полу к старинному шкафу с резными ножками. Жадов подбежал и хотел двинуть по кувшину сапогом, но промахнулся и угодил ногой в дверцу шкафа. От удара, со шкафа свалилась толстая книга прямо на голову Андрея. Жадов присел. У него с носа соскочили очки
   - Фашистская сволочь!
   Он нагнулся, поднял книгу и сдул с нее пыль.
   Стропалев чихнул.
   - Какая-то старинная книга, - Андрей поднял очки. - Какие-то тут знаки на обложке кобылистические...
   - Какие же это у кобыл знаки? - спросил Семен.
   - Кобылистические знаки, - пояснил Жадов, - это знаки колдунов... закорючки такие, навроде фашистских... - Он открыл обложку. - Ого! Какая гарнитура интересная! Как будто ручкой написано... Бурыми чернилами.
   - А что написано-то? - спросил Стропалев, заглядывая Андрею через левое плечо.
   - Не по-нашему... То ли по-немецки, то ли по-еврейски... Буквы, вроде, немецкие, а слова - непонятно чьи... - Он нагнулся и прочитал. - Хамдэр мых марзак дыхн цадеф юфр-бэн.
   Только Жадов прочитал эти слова, как стены замка задрожали, зашатались и с потолка на солдат посыпались мелкие камушки. Летучие мыши снова заметались под потолком. И друзья решили, что началась бомбежка.
   Они кинулись к входной двери, но у них перед носом потолок в коридоре рухнул и проход завалило камнями. Друзья застыли перед завалом, не зная что делать. Но в следующую секунду бомбардировка закончилось.
   - Что делать будем? - спросил Стропалев.
   - Попробуем поискать другой выход, - сказал Жадов.
   - Через окна хрен пролезешь, - Семен посмотрел наверх.
   Друзья обошли залу и у противоположной стены обнаружили дверь. За дверью оказался коридор. Пошли вперед.
   Вдруг Жадов, который шел впереди, резко остановился.
   - Странно, - сказал он, показывая фонариком на стену. - Точно такой портрет, как и там, где мы проходили.
   На стене висел портрет того же немца, только с настоящими усами кверху и сигарой во рту.
   - Во, Мишка, как ты угадал ему усы с папиросой добавить! - воскликнул Абатуров.
   - Меня мать, когда я в школе учился, - ответил Мишка, - в изостудию отдала из-за талантов. - Он вытащил изо рта сигарету и подрисовал немцу круглые очки.
   Коридор привел друзей в зал.
   - Ни хрена! - вырвалось у Стропалева.
   Жадов присвистнул.
   А Семен не знал, что сказать, но ему сделалось как-то не по себе.
   В зале, в который они вошли, всё было точно такое, как и в предыдущем. Точно такая люстра лежала на точно таком дубовом столе. В углу стоял точно такой шкаф.
   - А вон и кувшин, который я прострелил! - закричал Жадов.
   Он взял в руки кувшин и увидел дырки от пуль.
   - А вон и книга, - Жадов показал пальцем. - Ну точно, мы дали круг и пришли опять в ту же комнату.
   - Как это мы так? - Стропалев почесал затылок.
   - Пошли снова, - сказал Семен. - Надо выбираться отсюда, а то скоро стемнеет.
   Они снова вошли в дверь и пошли по темному коридору.
   - Жрать охота, - сказал Стропалев.
   - Надо успеть к ужину, - добавил Жадов.
   - ...бный в рот! - крикнул Семен. - Я споткнулся об кирпич!
   - Не щелкай клювом, - сказал ему Стропалев.
   - Ты в логове врага, - добавил Жадов.
   - Пошли все на хер! - ответил Абатуров. - Учители!
   - Черт! - сказал Жадов. - Очки соскочили.
   Он остановился, ему на спину налетел Стропалев, а ему на спину налетел Абатуров.
   - Чё встал?! - крикнул Стропалев.
   - Очки уронил!
   - Поднимай и пошли! - крикнул из-за Мишки Семен.
   - Легко сказать, когда я их не вижу! - Андрей опустился на коленки и стал шарить руками. - Есть! - Он поднял очки, надел и сам стал подниматься. Но вдруг застыл, не распрямившись как следует. - Гляди-ка, братцы!
   На стене висел портрет знакомого немца с поднятыми вверх усами, сигарой и в круглых очках в тонкой золотой оправе.
   - Говно какое-то, - сказал Стропалев.
   Семен, который стоял сзади всех, перекрестился и сплюнул через плечо.
   - Что-то мне это нравится всё меньше, - сказал Андрей. - Ну а если мы ему хер на лбу нарисуем?
   Стропалев вынул изо рта окурок, но хера на лбу рисовать не стал, а нарисовал торчащие изо рта зубы.
   - Зря ты, Миш, зубы ему нарисовал, - поежился Абатуров. - Лучше уж хер... А то...
   - А че?
   - А ниче...
   - Пошли, - Жадов двинулся вперед.
   - Погоди, - остановил его Стропалев. - Я ссать хочу.
   Мишка поставил автомат к стенке и нассал в угол.
   И опять Семену показалось, что портрет поморщился.
   Коридор вывел в зал, похожий как две капли воды на предыдущий. Бойцы молча прошли через него к противоположной двери и вошли в коридор. Если б они были не втроем, то, наверное, подумали бы, что спят или сошли с ума.
   - Если бы вас не было со мной, - сказал Жадов, - то я подумал бы, что сплю или свихнулся.
   Стропалев хмыкнул.
   Семен перекрестился и сказал:
   - Лучше бы мы сюда вообще не заходили... Может, вернемся в первый зал, рванем гранату, где завал и всё?
   - Граната такой завал не возьмет... - Жадов замер и медленно поднял руку, показывая на стену.
   На стене висел портрет немца. Ко всему, что уже было, добавились, торчащие изо рта желтые клыки вампира с капельками крови на концах.
   - А-а-а! - закричал Стропалев, перехватил автомат и выпустил по портрету очередь.
   Очередь отозвалась оглушительным треском стен и потолков. А из продырявленного наискосок немца хлынули струйки багровой крови.
   Друзья бросились бежать. Первым теперь бежал Семен. За ним - Мишка. Последним, придерживая очки, бежал Андрей.
   Вдруг Семен застыл как вкопанный. Мишка налетел на него сзади и чуть не опрокинул. Жадов ткнулся в спину Стропалева и тоже застыл с раскрытым ртом.
   Они стояли на пороге точно такой же залы, как и прежде, но вместо беспорядка и разрухи, в зале было все наоборот.
   Люстра висела на потолке и освещала пространство тысячью свечей. Вся посуда целая и невредимая стояла на столе. В тарелках дымились куски сочного мяса, обложенные по краям ломтиками румяного жаренного картофеля, зеленью, кружками помидоров и огурцов. Вазы ломились от фруктов: свисали с краев грозди зеленого и черного винограда, бархатные желтые персики и глянцевые рыжие мандарины выглядывали из-под длинных бананов и шершавых бурых ананасов с зелеными хвостиками-хохолками. Еще там были, кажется, сливы, груши, яблоки и какие-то фрукты, названия которых солдаты не знали. Три жареных поросенка с морковками во рту, осетр в длинной тарелке и много-много бутылок с вином, запечатанных сургучом.
   Но это было не главное. Если бы только это! Если бы только этот стол, который во время войны можно было увидеть лишь на какой-нибудь старинной картине, а не так вот прямо перед собой! Русские солдаты, которые повидали за годы войны всякого, конечно бы выдержали и это. Но то главное, что они увидели еще, чуть не уложило их в обморок, как немецких городских женщин от запаха портянок.
   За столом в дубовом кресле с подлокотниками сидел в смокинге и белой рубашке немец с портрета. На вид немцу было лет пятьдесят с небольшим. Впрочем, могло быть и сорок и шестьдесят. Его лицо ежесекундно как будто изменялось, оставаясь неподвижным.
   Увидев солдат, немец поднялся, кивнул головой и сказал на чистом русском языке:
   - Здравствуйте, товарищи освободители. Как удачно, что вы оказались в нужное время в нужном месте. Я тут, признаться, скучаю один. И сегодня, как раз, думал - как было бы славно разделить мою скромную трапезу с мужественными воинами восточными славянами. Я не раз гостил в вашей прекрасной стране и имею очень высокое мнение о вашем великом народе. Народе-труженике, народе-художнике, народе-освободителе угнетенных. Я сам не раз бывал угнетен западно-европейскими поработителями и скрывался от них в России. Там, в этой суровой заснеженной стране, я понял, что такое свобода и оценил по достоинству благородство и гостеприимство русских. И теперь я хочу, в знак благодарности, совершить ответный жест. - Он сделал приглашающий жест к столу. - Прошу же, товарищи бойцы, сесть за стол и разделить со мной ужин.
   Друзья не знали, что делать. Всё это было как-то уж слишком странно. Замок этот, портрет какой-то пиз...обля...ский - то у него усы отрастают, то очки... А теперь еще этот немец живой... только без зубов... И говорит на чистом русском языке... Может, он шпион из Абвера?.. Или, может, он генерал Власов, волчина позорный?.. Но говорил он, вроде бы, разумные вещи и угощал пожрать... А солдаты усвоили, что от приглашений пожрать в военное время не отказываются. К тому же, они так проголодались, что в тишине зала было слышно, как урчит у них в животах.
   - А чем докажешь, что еда не отравлена? - спросил Стропалев, грозно сдвинув брови к переносице. - А то мы знаем вас... фашистов...
   - Я не фашист никакой, - незнакомец развел руками, - и никогда фашистом не был... Жидомасоном меня еще можно назвать с некоторой натяжкой... Но фашистом - извините... Сами вы фашист, - добавил он обиженным тоном.
   - Что ты сказал, фриц?! - Мишка схватился за автомат. - Это я-то фашист?!.. Да ты за такие слова!.. - Он чуть не задохнулся от ярости. - Да я из тебя сейчас сделаю котлету по-киевски?! Ты, бля, знаешь, что такое котлета по-киевски?!..
   - Да, - неожиданно ответил немец. - Прекрасно знаю. Свернутое в трубочку мясо курицы со сливочным маслом внутри... Правильно?
   От неожиданности Мишка опустил автомат.
   - Правильно... - ответил он немцу. - Еще раз меня фашистом назовешь, получишь пулю в живот...
   - Больше не назову, - сказал немец, прикладывая ладонь в блестящей черной перчатке к груди. - Теперь я понимаю, что на ваш взгляд немцу называться фашистом естественно, а русскому - противоестественно... - Он на мгновение задумался. - Тогда я вас буду называть противофашистами...
   - Нечего болтать! - сказал Мишка. - Давай ешь - на что я тебе укажу.
   Мишка подошел к столу и стал тыкать пальцами в блюда, а немец их пробовал. Когда немец почти всё перепробовал и с ним ничего не случилось, бойцы сели за стол, положив автоматы себе на колени.
   - Из-за вашей проверки, я так объелся, - немец похлопал себя по надувшемуся животу, - что теперь могу покушать только маленький кусочек пудинга, - он приподнял крышечку с блюда и положил себе на тарелку серебряной ложечкой небольшой кусочек пудинга с изюмом. - По моим наблюдениям, русские люди недоверчивы к иностранцам. Это, мне кажется, вызвано неблагородным поведением иностранцев, которые плохо себя ведут в гостях.
   - Это точно! - согласился Мишка, накладывая рыбу. - Ведут себя как свиньи!
   - Кто к нам с мечом придет, - добавил Семен, - тот покойник!
   - Хм... - немец ложечкой отломил от пудинга и отправил в рот. - Мы не познакомились... Давайте наполним наши бокалы и выпьем за знакомство. Вы какое вино предпочитаете?
   - Мы предпочитаем вино - водку, - ответил за всех Мишка.
   - Какую водку? - спросил немец.
   Мишка насупился.
   - Тебе ж говорят - водку!.. А ты говоришь - какую! Водка - это водка! Шнапс!
   - Извините, не хотел вас обидеть.
   Немец взял со стола темную бутылку и разлил всем по полному бокалу прозрачной жидкости.
   Миша понюхал.
   - Пахнет водкой... А ну-ка, немец, махни!
   - С удовольствием. Кстати, и познакомимся. Меня зовут Себастьян Кохаузен. - Кохаузен пригубил из бокала.
   - Э-э, Себастьян, так у нас не принято. До дна!
   - Ну до дна, так до дна, - он допил и поставил бокал на стол.
   Солдаты немного подождали и, видя, что с немцем опять ничего страшного не произошло, подняли свои бокалы.
   - Михаил...
   - Андрей.
   - Семен.
   - За победу над фашистами!
   Бзынь! Буль-буль...
   Водка разошлась по телу приятной теплой волной.
   - Повторим, - Мишка пододвинул свой бокал.
   Кохаузен налил всем еще.
   Выпили.
   - Ты откуда здесь такой взялся? - спросил Мишка.
   - И почему так чисто по-русски болтаешь? - добавил Андрей.
   - Ты случайно не генерал Власов? - докончил Семен.
   Кохаузен улыбнулся.
   - Увы, я не генерал Власов... Вы, товарищи противофашисты, наверное, подумали, что раз я живу во дворце, - он обвел вокруг рукой, - если уж я не фашист, то непременно немецкий барон-кровопийца пролетариата. А это совсем и не так... На самом деле, я старый сотрудник КОМИНТЕРНА, соратник Владимира Ульянова!.. - он сделал паузу, оценивая, произвел ли он впечатление. - Я, между прочим, вместе с Лениным ехал в Россию в пломбированном вагоне, помогать делать революцию!
   - Пиз...шь?! - выдохнул Стропалев.
   - Извините?
   - Я говорю: пиз...шь!.. Чего-то мы тебе не верим!
   - Видали мы таких биздаболов! - добавил Семен. - С Лениным его запломбировали! Вот, б...дь, гусь!
   - Пломбир, уев! - Андрей захмелел.
   Немец вроде бы ничуть не обиделся.
   - Ну что ж, мне вполне понятно ваше недоверие, - сказал он. - Во-первых, действительно сложно поверить, что на войне в каком-то замке сидит какой-то, как вы выражаетесь, ...уй и уверяет, что он саратник Ленина. И все же это так. И если вы, товарищи противофашисты, не возражаете, я расскажу вам, как это было.
   - Ну, попробуй, - Мишка отломил от поросенка ногу и впился зубами в румяную хрустящую кожу. - А пока поедим.
   Себастьян Кохаузен взял с бюро коробку с сигарами.
   - Разрешите вам предложить?
   Солдаты взяли по две и вставили их себе за уши.
   - Итак, я начинаю... Я родился в преуспевающей немецкой семье. Мой папа был преуспевающий фабрикант, производитель чугуна и стали. Мама - баронесса фон Петц. Но и мама и папа мне с юности не нравились. Я долго не мог понять почему, пока в шестнадцать лет не прочитал труды Маркса и Энгельса. И тогда я всё понял. Мои родители были мне чужды, они являлись яркими представителями класса эксплуататоров. А я не мог олицетворять себя с этим классом. И все же это были мои родные мама и папа и я ужасно мучился и страдал, не зная как мне поступить. Мои противоречия разрешились чудесным образом, после знакомства с Владимиром Ульяновым, который в то время находился в Германии. Мы познакомились с ним в пивной "У Шульмана", куда я частенько захаживал залить свое горе двумя-тремя кружечками светлого пива.
   - Чего это Ленин делал в пивной? - подозрительно спросил Семен.
   - Читал газету и пил кофе с молоком и сахаром...
   - Ладно...
   - Много раз я замечал в пивной этого странного человека с большим лбом и пронзительными умными глазами. Мне хотелось с ним познакомиться, но не было повода. Мы немцы более скованны, чем русские, и не можем знакомиться просто так. Частенько Ленин приходил в пивную с шахматной доской и играл в шахматы с хозяином заведения на чашку кофе. И вот однажды, когда хозяин Шульман приболел и лежал на втором этаже в постели, Владимир Ильич оглядев, хитро прищурившись, заведение, пригласил меня совершенно запросто сыграть с ним партию. Для русских, как вы сами знаете, обратиться к незнакомцу не составляет никакого труда. Так мы познакомились и уже через три часа мне казалось, что я знал этого человека всю жизнь. Мы подружились. Ульянов объяснил мне мою проблему с родителями. Он объяснил, что я родился среди буржуазии, а воспитывался среди интеллигентов. Интеллигенты это говно, а буржуазия - вчерашний день, который скоро похоронят пролетарии всех стран. Когда я это узнал, мне стало легко и свободно.
   - Может ты и врешь, - сказал Семен, - но слова эти чисто ленинские. Потому что никто, кроме Ленина не мог сказать так хорошо! Интеллигенция - говно, буржуи - покойники. Выпьем за Ленина! Он вечно живой!
   - Именно - вечно живой! - воскликнул Себастьян Кохаузен. - Вы очень хорошо заметили это!
   - Хули ты говоришь заметил! У нас все это знают! - гордо ответил солдат.
   - Все знают, да не все понимают! - Кохаузен поднял бокал. - Я заметил, что русский знает больше, чем немец!
   - В сто раз! - сказал Мишка.
   - Как минимум, - добавил Андрей.
   - Сравнил жопу с пальцем, - Семен усмехнулся.
   Выпили.
   - Я продолжаю... В семнадцатом году я сел с Лениным и Надеждой Константиновной Крупской в пломбированный вагон и поехали в Россию делать революцию. В этом же вагоне ехали другие революционеры. В том числе Лев Троцкий и Инесса Арманд. Троцкого подсадили немцы, чтобы он вредил по дороге Ленину, мешал ему сосредоточиться... Вы не поверите, но в то время у Ленина и Инессы была яркая любовь, какой могут любить друг друга только пламенные революционеры. Ленин и Арманд искали удобного случая, чтобы уединиться и предаться любви. Но так, чтобы при этом не оскорбить чувств другой пламенной революционерки Надежды Константиновны Крупской... Тогда Ленин сказал мне следующее:
   - Себастьян, - он взял меня под руку и повел по коридору вагона, подальше от своего купе. - мне стали известны коварные планы вредителя Троцкого. Еврейский мировой капитал поручил ему скомпроментировать меня в глазах моей революционной жены и всего мирового пролетариата. Троцкий получил задание накрыть нас с Инессой в тамбуре, когда мы будем там е...аться!.. Наше дело под угрозой! Ты же, Себастьян, знаешь Надежду Константиновну! Если она узнает, что я е..у Инессу, русская революция может выйти криво!.. Мы не должны допустить искажения исторической перспективы, потому что все условия для революции созрели - верхи не хотят, а низы не могут... Дорогой немецкий товарищ, ты должен отвлечь на себя Троцкого. Я бы выкинул эту сволочь в окошко, но ты же знаешь, что в нашем вагоне их нет. И еще, Троцкий нам пока нужен, чтобы перехитрить еврейский мировой капитал... Сегодня ночью, в три часа я встречаюсь с Инессой в тамбуре. А ты должен задержать Троцкого.
   Ночью, когда Владимир Ильич был в тамбуре и имел там Инессу Арманд, я стоял в коридоре и внимательно смотрел по сторонам. Вдруг, выходит из своего купе Троцкий на цыпочках и осторожно крадется по коридору в сторону тамбура. В одной руке у него фотоаппарат, в другой - магниевая вспышка, во рту - свисток. "Ну подожди, - думаю я, - сейчас ты попробуешь моего немецкого кулака!" Я вжался в стену, а когда Троцкий подошел поближе, выскочил неожиданно, вырвал у него из руки фотоаппарат и ударом фотоаппарата в челюсть, загнал ему свисток в глотку. Троцкий упал без сознания. Магниевая вспышка неожиданно вспыхнула и у Троцкого сгорели все волосы на голове.
   Всю оставшуюся до России дорогу, Троцкий проехал лысый и со свистком в горле, поэтому он все время свистел, когда дышал и не мог больше незаметно подкрасться к Ленину. Владимир Ильич спокойно е...ался с Инессой в тамбуре. И еще Ленин все время хлопал Троцкого по гладкой голове и говорил: Не свисти, Лев Давыдыч, а то денег не будет.
   Именно после этого случая среди коммунистов появилось выражение "Свистит, как Троцкий".
   Себастьян Кохаузен дернул себя за волосы и они остались у него в руке. На солдат, лукаво улыбаясь, глядел совершенно лысый человек с усами, как у кота. На его носу блеснуло пенсне.
   Мишка всем корпусом подался вперед, что-то знакомое промелькнуло в лице полысевшего иностранца.
   Справа закричал Жадов:
   - Ребята, да это же Троцкий! Стреляй в гада!
   Бойцы вскинули автоматы и застрочили в лысого.
   Троцкий задергался в кресле. Его белая рубаха в одно мгновение стала красной, как у цыгана. Пенсне разлетелось на тысячу осколков. Но несмотря на умопомрачительное количество свинца он почему-то всё не падал, а махал руками и кричал "Ой! Ой! Я умираю!"
   Расстреляли по целому магазину. Отстегнули их, чтобы вставить новые и продолжить убивать Троцкого.
   Но Троцкий не стал этого дожидаться, он упал головой на стол и замер. По скатерти вокруг расползалось багровое пятно.
   - Кабздец, - сказал Семен, опуская ствол.
   Вдруг сверху на стол рухнула люстра, едва не задев бойцов. Они отскочили в сторону и застыли.
   Ощущение, что случится что-то еще, потихоньку отступало.
   - Бля... - сказал Семен в полной тишине и всем стало легче.
   - Ни хера себе! - Мишка сдвинул на затылок пилотку, - Троцкого убили... Самого...
   - Во-ка... - Андрей снял очки, - медаль или орден дадут, как думаете?
   - Орден, - твердо ответил Семен. - Железнобетонно!
   - Бери выше, - Мишка рассеянно посмотрел на трупа. - Вы, ребята, подумайте башкой, кого мы только что захерачили! Подумайте, своими мудацкими чайниками, какую мы гадюку историческую угондошили! Подумайте, подумайте, только, что это за вредная манда с ушами истекает поганой кровью на столе! Это истекает кровью тот самый говнюк, который залупался на самого Ленина и мешал ему спокойно пялиться!.. - Мишка окинул всех ошалевшим взглядом. - Нет, ребята, за такого трурпа ордена маловато!.. Будем мы, я предполагаю, как герои советского народа, ездить везде на автомобилях и все нас будут цветами закидывать, а лучшие бабы Москвы и Ленинграда будут брать у нас в рот по первому требованию!
   - Думаешь, Мишка, Героев дадут?! - спросил Андрей. Его рука повисла в воздухе с очками.
   - Эквивалентно! - ответил Стропалев. - Считай, мы почти самого Гитлера шпокнули в мировом масштабе!
   - Ну, это ты загнул! - возразил Семен, желая в это поверить. - Гитлер поглавнее Троцкого будет... Вон он чего наделал... Урод в жопе ноги...
   - А Троцкий кто по-твоему?!
   - Хватит, - остановил их Жадов. - Надо еще труп этот начальству предъявить, чтобы оно знало, что мы делом занимались, а не немок натягивали. Давай его на плащ-палатку и потащили...
   - Жалко плащ-палатку-то... Давай штору сорвем.
   Сорвали штору. Расстелили ее возле стола.
   - Берись, Андрюха, за Троцкого слева, - скомандовал Мишка. - А я справа. А ты, Семен, за ноги тащи.
   Они взяли покойника и перенесли на штору. Троцкий был тяжелый, как кирпичи. Бойцов это не удивило, они знали, что совершать геройские поступки не легко.
   Когда укладывали Троцкого на штору, у него из кармана выпала серебрянная табакерка с драгоценными камнями. Табакерка была такая красивая, что невозможно было оторвать от нее глаз. Даже казалось, что она тебя примагничивает. Солдаты, уставившись на табакерку, застыли с покойником на руках.
   - Семен, - Мишка встряхнул головой, - возьми пока себе эту хреновину, а потом разберемся.
   Семен положил ноги Троцкого на тряпку, а табакерку в карман.
   Они завернули Троцкого в штору и закинули на плечи.
   - А как выбираться-то будем?
   - Попробуем той же дорогой... Куда-то идти-то надо...
   - Ну пошли...
   Солдаты вошли в дверь и снова оказались в темном коридоре.
   Впереди покойника нес Жадов с фонариком во рту. В середине нес Стропалев. Последним нес ноги Семен Абатуров.
   - Ё! - вскрикнул вдруг Жадов. Фонарик выпал у него изо рта, ударился об пол и погас. - Я автомат там забыл! Кладем Троцкого, я за автоматом сбегаю!
   - Ну что ж ты, Андрюха, такой раздолбай Веревкин! Беги быстрее.
   Они положили труп на пол. Жадов пошарил по полу руками, нашел фонарик, потряс его. Фонарик замигал неровным светом, но все-таки загорелся.
   - Немецкий, - отметил Андрей. - Крепкая вещь!
   Он побежал назад и Мишка с Семеном снова оказались в темноте.
   - Все Андрюха вечно забывает, - сказал Мишка. - Башка у него дырявая!
   - Очкастые все такие, - подтвердил Семен. - У них память ухудшается от очков...
   - Ага... Покурим?
   - Давай...
   - На сигарету...
   - Где она?..
   - В манде... Вот она...
   - На х... намотана...
   Вспыхнула в темноте мишкина зажигалка из гильзы. Запахло бензином.
   - Смотри-ка, Сема! - Мишка поднес зажигалку к стене.
   На стене висел портрет немца-Троцкого. Все лицо у портрета было в крови. Кровь капала с подбородка на рубаху, которая из белой превратилась в красную, как у цыгана.
   Семена охватил ужас. Ему снова показалось, что портрет живой.
   Мишка провел пальцем по холсту... На пальце осталась кровь!
   - Ни хера себе картина! - он вытер палец о стену.
   - Мишка! - крикнул Семен. - Троцкий в шторе шевелится!
   - Гаси!
   Мишка и Семен наставили автоматы на сверток и расстреляли его.
   Эхо очередей прокатилось по коридору, разлетаясь на множество отголосков и растворилось в темноте.
   - Вот живучая гадина! - Мишка запалил зажигалку. - Никак его не убьешь...
   - Контра...
   - Гидра...
   - Что-то Андрюха не идет...
   - Да... Давай посмотрим, убили мы его наконец...
   - Ну на хрен... Неохота разворачивать...
   - Да ладно... А вдруг он опять живой...
   - Если хочешь, смотри, а я не буду...
   - Ну и черт с тобой!.. Что, обдристался?
   - Сам ты обдристался! Просто не хочу...
   - Обдристался-обдристался... Дристун...
   - Пошел ты в жопу!
   - Сам ты пошел в жопу!
   - Шел бы я, да очередь твоя!
   - Ну и хрен с тобой!
   Мишка нагнулся и, морщась, откинул край шторы в сторону. И тут же сел на пол.
   - Мама родная! - вскрикнул он. - Мы... мы... Андрюху расстреляли!
   - Как это?! Ты что несешь?! - Семен шагнул вперед. - Дай зажигалку!
   Мишка протянул. Семен посветил вниз и остолбенел. В шторе, вместо Троцкого, лежал залитый кровью Жадов в разбитых очках и с перекошенным от ужаса лицом. Рот у него был открыт и слабо светился. Кто-то запихнул Андрею в глотку фонарик.
   - Как это?!.. - прошептал Семен. - Андрюха же за автоматом пошел... Как это может быть?!..
   Семен услышал сдавленный мишкин хрип. Он резко обернулся и увидел, что окровавленный портрет Троцкого до пояса вылез из рамы и душит Мишку своими ужасными руками с длинными когтями. У Мишки повылазили из орбит глаза, а его лицо, и без того не худое, стало надуваться, как воздушный шар. Уши оттопырились и разбухли, а потом вытянулись вверх, как у черта. Нос округлился и стал похож на свиной пятачок. Из подбородка полезла щетина. А волосы встали дыбом.
   Семен схватил себя за рот.
   А голова Стропалева продолжала надуваться и видоизменяться. Она была уже величиной с полковой барабан, когда Семена схватили за гимнастерку чьи-то руки и потянули вниз.
   Семен, от неожиданности, едва не потерял равновесие. Он увидел, что расстрелянный ими Андрюха Жадов, сидит на окровавленной шторе с закатившимися глазами, и тянет Семена на себя.
   Семен закричал:
   - Пусти, сука! - и прикладом автомата ударил взбесившегося покойника в грудь.
   Руки Жадова оторвались от туловища и остались висеть на семеновской гимнастерке. А туловище упало на штору. Жадов страшно зашипел, зарычал и завыл. Его глаза сделались красными, как паровозная топка и из них выскочило два луча, которые начали шарить в темноте, нащупывая Семена.
   - Се-е-мё-он! - загудел Жадов голосом страшным, как у совы. - Сдавайся, Се-е-мё-он!
   Семен отступил назад. Руки Жадова, оставшиеся на семеновской гимнастерке, поползли к его шее, перебирая холодными пальцами. Семен схватил руки почти у самого горла и попытался их отодрать, но они вцепились в гимнастерку мертвой хваткой и крепко за нее держались. Едва Семен ослабил хватку, как руки снова поползли вверх.
   Семен быстро отпустил руки Жадова, а своими руками взялся за гимнастерку сзади и содрал ее через голову вместе с чужими руками, оставшись в исподней рубахе.
   - На, бля...ь! - он швырнул гимнастерку с мертвыми руками в Жадова.
   Гимнастерка накрыла тому голову и красные лучи его глаз погасли.
   - У-у-у! - завыл из-под гимнастерки зловещий голос.
   Кто-то схватил Семена сзади и швырнул об стену. Семен больно ударился плечом, упал на пол, но тут же вскочил. Он увидел, что над ним стоит Мишка Стропалев, окончательно превратившийся в черта с огромной волосатой головой. Изо рта у Стропалева торчали острые желтые клыки, капала ядовитая слюна и шел зеленый дым. Мишка растопырил руки, оскалился и подался вперед. Из-под разорванной на груди гимнастерки высовывали головы черные змеи с раздвоенными языками. Сильный хвост за мишкиной спиной ходил вправо-влево и бил по полу. Кирзовые сапоги на ногах лопнули, обнажив раздвоенные копыта.
   - Убей его! - услышал Семен крик Троцкого.
   Троцкий вылез из портрета почти весь и подталкивал Стропалева сзади.
   Стропалев с вытаращенными глазами обернулся к своему новому хозяину и что-то вопросительно прорычал.
   - Убей его! - снова крикнул Троцкий.
   Мишка повернулся обратно к Семену и изготовился к прыжку.
   Семен в ужасе вжался в стену и закрыл лицо рукой, случайно зацепив большим пальцем шнурок, на котором висел крестик.
   Чудовище застыло.
   Мгновенно Семен все понял. Он пнул черта сапогом по яйцам. Мишка-Черт перегнулся пополам и дико заорал.
   Семен швырнул в черта зажигалку. Черт вспыхнул, как стог сена. И в языках пламени Семен увидел, как скукоживается и лопается чертова кожа. Отвратительно завоняло паленой шерстью и чем-то еще таким, что христианскому человеку нюхать совешенно невозможно.
   Всё произошло так быстро, что если бы Семен захотел засечь время, не прошло бы и трех секунд. А в следующую секунду он уже бежал прочь по коридору, крича вслух "Отче Наш!".
   Сзади слышался топот и рев гнавшейся за ним нечести. Но Семен бежал не оглядываясь. Ему очень хотелось оглянуться, но внутренний голос говорил, что если он оглянется - ему конец. Если он оглянется, с ним произойдет то же самое, что и с той теткой из Библии, (имени он не помнил), которая тоже от кого-то бежала, оглянулась и превратилась в телеграфный столб. Абатуров понимал, что если он оглянется и увидит - что там бежит, его ноги прирастут к полу и он не сможет больше ими управлять.
   Семен бежал и бежал по темным коридорам замка, поворачивая то налево, то направо. А сзади все слышался рев демонов и перестук сатанинских копыт. Семен, не оглядываясь, положил на плечо автомат стволом назад, и нажал на курок. Автомат запрыгал на плече. Грохот вылетающих пуль заглушил звуки дьяволов. Семен подумал, что попал и дьяволы умерли. Ствол автомата сильно нагрелся и обжигал плечо, как адская сковородка. Но Семен терпел и продолжал стрелять, пока не расстрелял весь магазин. Когда грохот стрельбы затих, Абатуров снова услышал стук копыт и зверское рычание.
   - Гсподи! - крикнул он в потолок. - Господи, помоги! Помилуй, Господи! Если спасешь меня, Господи, всю жизнь Тебе отдам! Церковь построю! Господи! Господи! Господи!..
   Он бежал и чувствовал, что силы покидают его, а преследователи все ближе и ближе. Он уже ощущал их замогильное дыхание сзади и слышал как клацают их вонючие желтые зубы. Еще мгновение и нечисть настигнет его, повалит на пол и он потеряет не только жизнь, но и бессмертную душу. А это гораздо страшнее смерти. В боях с фашистами Семен не трусил, ему было, конечно, страшно, он совсем не хотел умирать... но это был иной страх, страх к которому можно привыкнуть и броситься, если надо, на вражескую амбразуру или штык. Такая смерть подводила героический итог всей жизни и бессмертная душа должна была, по всем понятиям, заслуженно попасть в Рай...
   И вдруг Семен увидел в стене приоткрытую низкую дверцу. Низкую настолько, что пролезть в нее можно было, только встав на четвереньки. Семен не стал долго раздумывать. Он упал на колени, вполз в дверцу и оказался в таком же узком и низком коридоре-норе, двигаться по которому можно было только вперед и на карачках.
   "Мишка со своей вздутой башкой хер пролезет!" - понял он, быстро перебирая ногами и руками. Дверь сзади хлопнула и Семен услышал, усиленное узким коридором рычание дьяволов. Он пополз быстрее. Непонятно было - то ли дьяволам все-таки удалось пролезть и они ползут за ним, то ли они рычат в дверь.
   Впереди посветлело. Семен вполз в какой-то подвал и захлопнул за собой дверцу.
   На стене подвала горел факел и коптил стену. Семен огляделся. В углу стоял ящик с кусками мела для побелки. Абатуров схватил один кусок и начертил на двери крест. Потом, как Хома Брут, ползая на коленках, быстро очертил вокруг себя круг, встал в центре и начал безостановочно креститься, повторяя слова молитв.
   - Господи, спаси на небеси... Алиллуя... Помилуй мя, грешного... да святится имя Твое... да пребудет царствие Твое... во веки веков... Аминь... Аминь... Аминь...
   Нечисть с ужасной силой врезалась в дверь. Дверь содрогнулась и сверху посыпались камешки и известка.
   - У-у-у! - услышал Семен зловещее нечеловеческое рычание.
   Еще один удар потряс дверь. Но и он не смог сокрушить силу животворящей молитвы и чудотворного креста, который нарисовал Абатуров.
   Семен увидел, что крест на двери засиял золотистым светом и во все четыре стороны от него разошлись ослепительные лучи. Сила Бога перекрыла проход нечисти в подвал и заслонила бессмертную душу Семена Абатурова от гибели.
   Стало тихо.
   Семен, на всякий случай, посидел в кругу еще пару минут, а потом на четвереньках осторожно подполз к двери и прислонил к ней ухо.
   Тишина.
   Дрожащей рукой он вытащил из кармана пачку сигарет, прикурил от факела и съехал по стене вниз, вконец обессилев. Он сидел у стены и курил, глядя в одну точку. Всё, что случилось с ним, никак не укладывалось в голове.
   Как он оказался здесь... где его друзья... что это с ним было... откуда взялся в немецком замке Троцкий... и что теперь делать?
   Он не знал.
   Вдруг за дверью послышался шепот.
   Семен вздрогнул.
   - Семен! - услышал он из-за двери голос Жадова. - Пусти нас, Семен! За нами гонится Троцкий!
   - Пусти, Семен! - прибавил Стропалева. - Он уже рядом! Спаси нас, Семен! - Раздался стук.
   Голоса звучали по-настоящему. Семен уже потянулся было к двери, но в последний момент отдернул руку. Внутреннее чувство подсказало, что это Лукавый хочет его обмануть.
   В дверь снова постучали.
   - Семен, ну что же ты не открываешь?! Ты что, сука вонючая, хочешь, чтобы нас, твоих товарищей, Троцкий захреначил?!
   - Ты что, предатель, Семен?!
   - Ты ж нас фашистам предаешь! Открывай, е...аный в рот!
   - Манда с ушами! Вспомни, говно, как мы с тобой всем делились?! А ты!..
   - Иуда!
   Жадов и Стропалев говорили, как в жизни, и Семен снова засомневался и опять было потянулся к двери, но тут вспомнил, как у Стропалева надувалась голова, а у Жадова оторвались руки, и сказал твердо:
   - Не открою! Ибо не Мишка вы и Андрюха, а демоны! Хрен вам в сраку!
   За дверью помолчали.
   - Что, не откроешь? - спросил Мишка. - Пойдешь под трибунал за предательство!
   - Во вам, демонам! - Семен потряс перед дверью дулей. - Никто меня не осудит за то, что я своего Бога истинного не предал, как вы, Иуды адские! А вот вам будет говна на орехи! За то, что стали вы слуги Сатаны и меня, православного, затянуть стараетесь! - Абатуров машинально стал говорить на церковный манер. - Истинно говорю, ибо защищают меня христианский крест и молитва, а вам, диаволам, будет пи...дец! Во веки веков! Аминь! - Абатуров поднял перед собой нательный крестик и перекрестил им дверь.
   За дверью раздался жуткий, нечеловеческий стон. У Семена по коже пробежали мурашки. Он перекрестил дверь снова и крикнул:
   - Сгинь, нечистая сила! Убирайся в жопу отсюда!
   Вопли грешников усилились, а из-под двери повалил густой красный дым. Клубы дыма окутали Семена Абатурова и он упал в обморок.
   Очнулся Семен от того, что где-то неподалеку закричал недорезанный немецкий петух.
   - Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
   Абатуров открыл глаза и обнаружил себя лежащим на куче мусора посреди развалин, лицом вверх. В чистом синем небе кружился советский истребитель.
   Семен сел и огляделся. Место было незнакомое. Какие-то руины какого-то замка...
   Что со мною было? Где я? Где Мишка и Андрюха?
   Постепенно Семен все вспомнил, но его мозг отказывался верить. Скорее всего, они попали под бомбежку и он потерял сознание. А всё, что он вспомнил, ему попросту приснилось без сознания.
   Семен встал... Голова болела. А ноги плохо слушались, как будто он накануне пробежал сто километров.
   А где гимнастерка?.. Почему я в одной рубахе?.. Немцы, суки, сняли!.. А кому еще?!..
   Абатуров полез в карман за сигаретами и вытащил табакерку.
   Его кинуло в пот! Это была та самая табакерка, которая в его сне выпала из кармана Троцкого! Все у него в голове перепуталось...
   В части, куда Семен добрался лишь к вечеру, проплутав весь день по незнакомому городу, он рассказал, что попал с друзьями под бомбежку, был контужен, а друзей потерял...
   Стропалева и Жадова так и не нашли и записали их пропавшими без вести.
   А того, что Абатуров вспомнил, он никому не рассказывал. Еще бы, такое рассказывать! Все равно бы никто не поверил, а куда надо, за такие истории, попал бы определенно.
   Табакерку же Семен открыть не смог. Он додумался, что табакерку открывает какой-то скрытый механизм, но его секрета так и не разгадал, хоть и нажимал на все выпуклости.
   Ладно, решил тогда Абатуров, вещь дорогая, пусть пока лежит на черный день, а я ее потом продам.
   Этот случай, как ни хотел Семен его забыть, он помнил всю жизнь. И так уж получилось, что это и было самым ярким пятном всей его жизни.
   Обещание свое перед Богом Семен сдержал и церковь в деревне построил...
   Дед Семен шел по дороге, куря самокрутку. Проходя мимо картофельного поля, он опять почувствовал какую-то тревогу. Дед остановился и огляделся. Неприятное ощущение, внезапно его охватившее, было каким-то знакомым, будто дед Семен уже его испытывал.
   Он вздрогнул - на краю поля стоял темный силуэт. Семен напряг зрение, пытаясь разглядеть, кто это стоит, но возраст давал себя знать - зрение было уже не таким, как раньше.
   Вдруг силуэт поднял руку и произнес:
   - Здорово, дед!
   Семен узнал голос Андрея Яковлевича Колчанова.
   - Ты, Колчан?..
   - Я...
   - Головка от руля!.. Хули ты меня испугал в темноте, рожа?..
   - Ты еще не видел, как пугают! - ответил Колчанов и засмеялся как-то нехорошо. Он стоял так, что Семен никак не мог разглядеть его лица.
   Дед опять почувствовал себя как-то не так. Что-то ему тут не нравилось. Какая-то здесь была явная или скрытая подъ...бка.
   - Хулишь ты, Колчан, тут среди ночи делаешь? - спросил он осторожно.
   - У меня здесь свидание назначено...
   - С чучелой что ли? - Семен показал на пугало.
   - Не, не с чучелой. - ответил Колчанов спокойно.
   - А с кем? - дед Семен начинал нервничать и ему захотелось поскорее отсюда уйти.
   - С тобой, - сказал Колчанов и усмехнулся.
   Семена замутило. На кончике носа выступили капельки пота.
   - С тобой, дед, - повторил Колчанов. - Раз уж ты пришел, то с тобой... Я, дед, картошки набрал... мешок... Один не могу на лисапед загрузить. Помоги, дед, мешок на багажник закинуть...
   Семен облегченно вздохнул. Он хоть и охранял чужую картошку, но не от земляков же?
   - Жадный ты, Колчан!.. На хрен тебе картошки столько?.. Один же живешь!.. Своя, наверно, на огороде гниет картошка!..
   - Не твое, дед, дело! Я, может, жениться задумал...
   - На ком же?..
   - Секрет...
   - Небось, тоже из-за приданого!.. Ой, и жадный ты, Колчан! А жадность - первый в мире грех! Гитлер, вот, пожадничал - Францию, Польшу и тому подобное прибрал к рукам, а все ему, значит, не хватало. Захотелось ему Россию захапать, тут ему кабздец. Пожадничал потому что... Так и ты, Колчан... Дом продал евреям, а меня ни разу как следует не угостил... Небось, и деньги-то все зарыл где-нибудь, чтоб сгнили они, как твоя картошка... - Семен посмотрел на Колчанова, но опять не смог разглядеть его лица.
   - Не пи...ди, - коротко ответил Колчанов. - Берись за мешок.
   Мешок был огромных размеров. Таких Семен никогда не видел и чем-то он ему не понравился.
   - Ну набрал!
   - Давай, хватайся!
   Семен нагнулся, ухватился за углы... Что-то в этом мешке было не то...
   - Е-пэ-рэ-сэ-тэ! Дак его не то, что поднять, его с места не сдвинешь!
   - Эх, блин! - буркнул Колчанов. - Чего делать-то?
   - Не знаю! Твой мешок-то, что хочешь, то и делай, а я пошел спать...
   - Погоди, дед... Давай тогда отсыплем маленько... Черт с ней! Отвезу в два захода... Ты, дед, мешок-то развяжи, а я сзади дерну, чтоб маленько повысыпалось...
   Семен нагнулся, дернул за грязную веревку. Мешок раскрылся и из него выпала человеческая нога. Семен остолбенел.
   Колчанов засмеялся страшным смехом и покрылся бурым мехом. Неожиданно сильным движением он встряхнул мешок.
   Из мешка на землю выпрыгнули, (мама родная!), Мишка Стропалев и Андрей Жадов. Они выпрыгнули, присели и бросились на деда Семена.
   Чья-то невидимая, но добрая рука пригнула Семена к земле. Демоны пролетели над ним и врезались в чучело. Толстая палка, на которой стояло чучело, не выдержала удара сатанинских сил, переломилось и упала вместе с дьяволами.
   Семен вскочил. Колчанов, растопыря руки, двинулся на него, переваливаясь с боку на бок. Глаза Колчанова горели в темноте жутким красным огнем. Семен наконец-то смог разглядеть его лицо. Господи боже мой! Это было уже другое лицо, совсем не такое, какое бывает у людей!
   - Ха-ха-ха! - засмеялся Колчанов так, что задрожала земля, а картофельная ботва пЭдикла. - Попался, старый пердун!
   - Ха-ха-ха! - услышал Семен сзади и оглянулся.
   Мишка и Андрюшка надвигались на него, крутя хвостами. Причем оторванные руки Жадова летали вокруг его головы самостоятельно.
   - Давно не виделись, солдат! - зашипел Мишка.
   - Хенде-хох! - крикнул Жадов своим рукам.
   Руки взлетели вверх и заняли над Андрюхиной головой выжидательную позицию, как два мессершмидта, мелко подрагивая и шевеля желтыми пальцами с длинными острыми ногтями, под которые набилась черная могильная земля.
   - Ахтунг! - скомандовал Жадов.
   Семен понял, что еще мгновение и ему конец. Он схватил валявшийся на земле мешок и хлестнул им Колчанова по его дьявольской морде. Колчанов не удержался на ногах, упал на четвереньки и щелкнул зубами. Семен, как молодой, перепрыгнул через него и побежал в деревню.
   - Взять его! - услышал он сзади дикий крик Жадова. Семен понял, что Андрюха дал команду своим летающим рукам и руки, как самолеты, сорвались с места и летят за Семеном, оставляя за собой черный клубящийся след адского дыма.
   Семен прибавил ходу. Головой он понимал, что от нечести на этот раз ему не убежать, но все же верил, что Бог не оставит его на растерзание и спасет его бессмертную душу.
   Дорога пошла в горку и бежать стало совсем тяжело. Семен задыхался. Он чувствовал спиной, что руки Жадова совсем рядом и вот-вот вцепятся ему в горло. Боковым зрением он заметил, как руки обходят его с флангов, чтобы получше схватить. Ужас обуял Семена, и в тот момент, когда руки начали смыкаться на его шее, добрая невидимая сила сделала Семену подножку и он со всей скорости полетел на землю. Руки дьявола, не успев затормозить, врезались в землю и увязли в ней по локоть.
   Семен вскочил, набросил на Жадовские руки мешок и побежал дальше. Сзади рычали и завывали преследующие дьяволы. Сильные дьяволы догоняли старого деда.
   Семен выскочил на холм и прижался на секунду к тонкой березе, чтобы перевести дыхание. Силы были на исходе. Из-за тучи выглянула луна, осветила край деревни и маковку часовни с крестом... часовни построенной им. Сзади опять зарычали. Семен собрался и бросился вперед, держа ориентир на часовню.
   В деревне завыли все собаки, почуявшие нечистую силу.
   Семен бежал по узкой тропинке и чувствовал уже своими ногами, как земля содрогается от топота дьявольских копыт. Дьяволы догоняли его.
   Давай, Семен, поднажми! Еще чуть-чуть и всё! Там они тебя не достанут! Ну же, ну!
   Когда до часовни оставалось несколько метров, ноги подвели и Семен упал, сильно ударившись о землю ребрами. Но боли он не почувствовал. Боль от удара - это ерунда перед ужасом вечных мук!
   Абатуров пополз вперед, царапая землю скрюченными пальцами. Коленки его тут же намокли от ночной росы.
   - Ху-ху-хыр-р! - услышал он над головой дьявольский хохот.
   Всё!
   Дед собрал все оставшиеся силы и, как молодой спортсмен, рванулся с земли, совершил неимоверный прыжок к часовне, на лету распахнул дверь и оказался внутри.
   Дверь закрылась за ним сама.
   Первым подбежал Колчанов. Он схватился за ручку и взвыл от боли. Его ладонь задымилась от прикосновения к раскаленному металлу.